1.
Омир имел обыкновение с утра пораньше идти на берег к морю, садиться в укромном месте, где были навалены камни, и писать там стихи до завтрака. Завтрак он иногда пропускал, потому что в доме еда водилась редко. Писать тоже было не на чем, и Омиру все стихи приходилось запоминать наизусть: очень тренировало память.
Утром в один из последних дней лета Омир, не изменяя себе, отправился на берег, устроился в груде камней так, чтобы его не было видно, а сам он мог видеть все окрестности, и принялся сочинять. Сочинять он мог сколько угодно: за сочинительство ему ничего не делали. Били за правду, и чем правдивее он был, тем больнее били. Сегодня на ум шло эпическое о рождении богов, правда, с уклоном в лирику, и даже складно получалось.
Шумели волны, выл ветер, Омир негромко напевал свежесочинённые стихи себе под нос, закрыв глаза, а когда открыл, то резко прекратил петь.
Из морской пены выходила обнажённая девушка.
— Чтоб я ослеп,— тихо проговорил Омир.— В старости, конечно.
Он просидел на берегу около часа и мог поклясться, что девушка не заходила в воду. Оставалось предположить самое невероятное: он, смертный, увидел недозволенное…
Девушка, гордо подняв голову с тяжелым водопадом волос, неторопливо прошла через весь берег к рощице, едва заметно морщась от острых камней. Под деревьями, как обычно, уже успела уснуть её служанка. Елена, уставшая от полуторачасового заплыва, растолкала её и потребовала одежды.
Омир пришёл в себя, закрыл рот, выбрался из груды камней и понёсся в город, сообщать о новости. Горожане, хоть и посмеивались над его выдумками, всё же пересказывали их друг другу и приезжим.
Елена же пришла в дом, вытерпела ежедневное расчёсывание волос и ритуальное переодевание к завтраку, украшение её тела браслетами и умащивание благовониями и пошла на пожелание доброго утра к отцу, который сообщил:
— Завтракай быстрее и переодевайся, дочь моя. Мы едем в Илион на постоянное место жительства.
25.09.06
2.
Мари за стиркой любила петь во весь голос, а тут ей вздумалось травить байки и обсуждать соседей. Она обращалась к Жанне, сидевшей где-то во дворе на солнышке.
— Ты представляешь, а говорят, английский король набивает свой костюм монетами, потому что боится покушения.
Раздалось ржание. Мари недоумённо свесилась с перил балкона. Ржала лошадь: Жанна всё свободное время возилась со своей верной лошадью.
— Жанка,— крикнула Мари.— Пойдём сегодня на площадь, там, говорят, костёр будут жечь, а?
— Ну, пойдём,— ответила Жанна.— Только я поеду верхом. Как ты думаешь, верхом я через арку проеду?
— Проедешь,— ответила Мари.— Жанна из арки. Картинно. Есть в этом что-то историческое…
27.09.06
3.
— Наливай, Алексус,— сказал Илья, намекая на учёность Алексея.
— Что ты мне за кличку придумал? Ты бы меня ещё Лексусом назвал,— огрызнулся Алексий.— Запомни: я даже не Алексей, а Алексий.
— Сын ксёндза,— добавил Илья.
— Сам ты это слово,— огрызнулся Алексий и налил. Выпил также и третий, сидевший с ними, молчаливый.— Православные мы.
Помолчали. В последние тридцать лет и три года они часто молчали.
В гробовой тишине слышно было, как официант протирает кружки нечистым полотенцем. Муха стеснительно летала у окна, сквозь которое улица казалась утонувшей в осеннем тумане. Не выдержав гнетущей атмосферы, третий, молчаливый, стукнул кулаком по столу и сказал:
— Доколе же!
Стол немедленно разломился надвое. Кружки попадали на пол. Илья и Алексий тут же встали и заторопились к выходу. Третий, молчаливый, отсчитал три медяка и бросил на прилавок, добавив:
— Сдачи не надо.
— Хорошо, Добрынюшка,— сказал официант.— Добрый ты…
Добрыня, не слушая, вышел, хлопнув дверью.
— …когда трезвый. Что редкость.
Комментарии